* * *
Мне говорят: ты, Саша,
пессимист,
ты все в каком-то темном
видишь цвете.
Нет, милые, я страшный
оптимист.
Страшней меня, пожалуй,
только дети.
А что порой твержу о
темноте,
так это от того и
происходит,
что свет люблю, а света
мало. Те,
кто темен, все во мгле
неправды бродят.
Мне говорят: но ведь не так
уж плохи
у нас дела. А ты все мгла,
да мгла...
Я говорю: не плохи. Только
вздохи
вон из того, из этого угла
ко мне идут. И на душу
металлом
ложатся. Много их, таких
углов.
Вот для того-то, чтобы их не
стало,
и не жалею, милые, я слов.
Мне говорят: ты этак не
скатись
на рупор буржуазной
пропаганды.
Держись, Санек, за Родину
держись,
они ведь все хитрющие там
гады.
Так могут охмурить, так
взять в обхват,
так броских слов запутать
вереницей,
что будешь сам себе потом не
рад.
Не слушай, Саша, голос
заграницы.
Я говорю: тревоги ваши
праздны.
Хотя я всех людей земли
ценю,
но Русь свою и на небесну
манну,
не то что заграницу, не
сменю.
Ведь говорить от сердца
можно всюду.
И я, покуда говорится мне,
покуда затыкать мне рот не
будут,
то делать буду в милой
стороне,
которая Россиею зовется.
На свете много, много есть
утех,
вода из всех, из всех
колодцев льется,
но из родного все ж вкуснее
всех.
Чтобы сказать, что мы их хуже
в чем,
то надо быть последним
дураком.
Но чтоб сказать: мы служим
им примером,
то надо быть последним
лицемером.
А надо бы, родные, стать
примером.
Об этом не устану я
твердить.
Как, впрочем, и других,
какой бы веры
кто не был, я готов повсюду
чтить,
коль у себя они о том
толкуют,
чтоб им бы тоже всем
примером стать.
Коль всем и всюду то они
втолкуют,
так и настанет Божья
благодать.